Ангел-истребитель - Страница 98

— Вот она, моя настоящая галерея, — сказал Чарли. — Я напрямую ответственен за все произведения, что здесь хранятся. Ни одно из них не было создано без моего участия. Подумай об этом, Джек, — прежде чем что-то предпримешь.

Между тем Джек впервые смог хорошенько разглядеть маскарадный костюм, в который был одет Чарли: блестящие латы с нагрудником из цветного стекла, образующего какой-то солярный символ, синяя тога с вышитыми на ней солнцами, обувь и рукавицы из кожи с полированными бронзовыми накладками. Чарли выглядел как современное воплощение Нерона, императора безумия и огня.

Джек поднял пистолет.

— Десять минут. После чего ты отведешь меня к Никки… или я сожгу все, что здесь есть, предмет за предметом, и заставлю тебя на это смотреть.

С лица Чарли мигом сползла улыбка. Он кивнул.

— Согласен. Прошу сюда…

Все содержимое первой комнаты было сотворено из света.

По крайней мере, так показалось Джеку. Художник воспользовался различными источниками — неоновыми трубками, обычными и кварцевыми лампами, даже компьютерными мониторами — и затем перенацелил световые потоки при помощи зеркал, линз, цветных фильтров. Отдельные изображения высвечивались или отражались, дробились на фрагменты или причудливо искажались в нацеленных на них лучах. С потолка свисала люстра — зеркальные осколки, подвешенные на алых, ярко пылавших электролюминесцентных проволочках. В центре люстры помещалась стеклянная фигура обнаженной танцовщицы — женщина с воздетыми ввысь руками. В ногах ее была помещена лампа, симулировавшая дрожание свечи; казалось, вся фигура целиком наполнена светом. Каждая черточка, каждая деталь тела танцовщицы была выделена, подчеркнута светом, от напряженных мускулов икр до восхитительно плавных линий между бедрами и грудью. Окружающие фигуру осколки медленно вращались: одна сторона была чисто зеркальной, вторую же покрывала блестящая фольга в тоненьких складочках, дававшая искаженное, изломанное отражение. Осколки висели так густо, что всю фигуру целиком не было видно: взгляд зрителя мог выхватить лишь проблески подлинной красоты в хаосе непредсказуемо деформированных, пронзительно острых отражений.

На ярлычке стояло бесхитростное название: «Память». За всю свою жизнь Джек не видел ничего прекраснее.

Здесь были и другие произведения: гроздь голубых неоновых букв, настолько тесно переплетенных, что ближе к центру светящиеся линии образовывали настоящий лабиринт; Джек сумел разобрать слова «КОЖА», «РАДОСТЬ» и «УТРАТА». Здесь были образы, спроецированные на колышущиеся шелковые экраны, цветные мозаики из стекла и даже голограмма, висящая в наполненном жидкостью сосуде в форме слезы. Один и тот же женский образ присутствовал почти в каждой работе.

— Ты убил ее, — сказал Джек.

— И он ее обессмертил, — подтвердил Чарли. — С трепетом и благоговением. Ты не станешь спорить, Джек… здесь потрудился гений. Я знаю, ты видишь. И это я создал его.

— Цена слишком высока.

— Разве? Брось, Джек, ты же учился в художественной школе, тебе известно, как скверно обошлась жизнь со многими великими художниками. Подобный груз позволяет расцвести подлинному таланту. Я лишь придаю необходимую форму сумятице природных катаклизмов…

— Я понимаю процесс. И не понимаю только одного: что тебе нужно от меня? — огрызнулся Джек. — Я не собираюсь создавать ничего подобного, Чарли. Я творю страдания, сею ужас. Я не твой шедевр, я — твой самый большой провал.

— Неправда, — тихо возразил Чарли. Подняв руку, он осторожно качнул люстру, заставив ее вращаться. — Все представленные здесь художники имеют одну общую черту: их искусство реакционно. Это ответ на то, что я сотворил с ними, с их жизнью. Но ты — совсем другое дело. Ты сделал выбор, обратил свою боль вовнутрь, а не вовне. Ты избрал трансформацию, предпочтя ее самовыражению.

— Я знаю, что выбрал.

— Но ты не понимаешь значения этого шага. Самовыражение в основе своей эгоистично — в отличие от твоих действий. Ты отрекся от своей человеческой природы, Джек. Ты избрал другой путь — сделался монстром ради высшей цели. Как и я сам.

— Что? — прошептал Джек.

Чарли раскинул руки, охватывая окружающие его произведения искусства.

— В настоящее время ценность всего этого устойчиво растет, — сказал Чарли. — И когда она достигнет определенной отметки, я начну продавать. Выпущу все это в мир. И спустя многие годы после того, как будут забыты все те, кого я убил, эти замечательные творения будут продолжать жить. Они будут вдохновлять, очищать, нести радость. В итоге я сделаю мир лучше…

— И разбогатеешь.

— Да. А ты будешь уже мертв или гнить в тюрьме… если не примкнешь ко мне.

Джек молча смотрел на Чарли.

— Мы заслуживаем награды, Джек. Мы оба. Мы выполняем очень важную работу, делаем это в полной изоляции, не надеясь на благодарность. Вот почему я когда-то вышел на «Волчьи угодья»: мне хотелось найти кого-нибудь, с кем я мог бы поделиться всем этим. Кого-то, кто сумел бы понять. Но нашел только психопатов и насильников… пока там не появился ты.

— Чего же ты хочешь от меня? Поздравлений? Отпущения грехов? Чего? — выкрикнул Джек.

— Я хочу партнерства, Джек, — сказал Чарли. — Ты да я. Ты будешь поддерживать на плаву «Волчьи угодья», а я займусь тем, что делал и раньше. Ты увидишь, я гораздо лучше подхожу тебе, чем Никки… потому что я делаю такие вещи, на которые она никогда бы не отважилась. Опершись на мою поддержку, ты смог бы утроить размер «Волчьих угодий»… и выбирать жертвы себе по вкусу. Мы могли бы выйти на глобальный уровень, Джек. Подумай обо всех тех убийцах, с которыми ты сумел бы расправиться…